Этот чужестранец называет себя Пестрым, и мне он совсем не нравится. Слишком уж прямой и смышленый у него взгляд. Его привезли в зиккурат после того, как мы покинули Центральный пик, и он поначалу удивился, увидев меня здесь. Теперь, когда он понял, что я такое на самом деле, я то и дело вижу, как он бросает на меня полный неизъяснимой печали взгляд. Чужак постоянно шутит и по-дружески делится советами, но я думаю, что на самом деле он явился сюда, чтобы слушать и наблюдать. Как и Ситрак, этот Пестрый тип предпочел бы находиться в другом месте (и я бы хотел, чтобы он нас покинул), но он чувствует, что должен оставаться — по крайней мере, пока что — и продолжать шпионить.

По крайней мере, со мной мой друг. Его безмолвное присутствие позади трона странным образом придает мне уверенности. Он вбирает в себя все зрелища, которые вижу и я. Никогда еще я не видел в городе таких перемен. Для меня он всегда был местом, не подверженным времени, неизменным, сколько бы жизней не проходило сквозь него. Теперь я вижу, сколь многое может преобразиться в столь краткое время… и я нахожу эту идею приятно возбуждающей.

Я поворачиваюсь к своему другу, к медузе. Желеобразные скопления открытых мозгов, нагромоздившиеся на носителя, распухли и подрагивают, пока расширенное сознание медузы рыщет туда-сюда, собирая сырые эмоции и впечатления всех разумов, которые только может достичь. На шее и вдоль позвоночника носителя раздуваются плоды, похожие на гроздья винограда, куда медуза выделяет избранные воспоминания и переживания посредством адаптированной нервной системы носителя. Я протягиваю руку и осторожно срываю один из меньших плодов с его спины. Я говорю себе, что это небольшое излишество необходимо, чтобы сохранять совершенную видимость верховного властелина. Этот самообман почти так же волнующ, как само действие.

Гладкокожая луковка лопается у меня во рту, когда я кусаю ее. Вкус горько-сладкий, и от него непосредственно в моем сознании возникает пьянящий поток ощущений.

Перед моим мысленным взглядом возникают зубастые пасти разбитых окон, которые мелькают в считанных сантиметрах от меня. Я закладываю резкий вираж на своем скайборде. На расстоянии сотни метров я вижу тело, наполовину свесившееся из окна, его мертвые руки до сих пор сжимают изысканно украшенное тепловое копье, от вида которого в моем сознании вспыхивает алчность. Я ныряю, заслышав хлопанье крыльев бичевателей, приближающихся сзади, и мое сердце поет от восторга погони…

…Воспоминание исчезает, и теперь я слышу мучительный вой беглого раба, которого солдаты Векта насадили на шипы безжалостного железа, чтобы он умер, корчась в муках…

…Вопли уступают место триумфальным крикам окровавленных, усталых воинов, что салютуют бесконечному черному потоку кинжаловидных кораблей, проплывающих над их головами…

Видения меркнут, и я снова оказываюсь внутри зиккурата, сижу на темном троне Векта, задумчиво улыбаюсь воспоминаниям. Я бы тоже хотел покинуть это место и бродить по городу, увидеть собственными глазами то, что ощутил опосредованно, но знаю, что это невозможно. Я должен оставаться здесь и играть свою роль, как марионетка на сцене. Другие могут уйти, но мне нельзя, до тех пор, пока мой кукловод не перенесет меня куда-то еще, чтобы попытаться подманить нож убийцы. Ситрак вдруг перестает вышагивать по полу и поднимает голову, как гончая, уловившая запах — фоновое бормотание голосов немного изменилось. Мы переводим внимание на экраны и видим первую настоящую задачу, которая стоит перед нами.

Величественная церемониальная дорога под названием Алзос'Кверион-Ва теперь была сплошь усеяна костями. С небес над этим кладбищем падал дождь из мертвенно-бледных актиничных огней, а вокруг на километры возвышались шпили из блистающего оникса, серебра и хрусталя, изрыгающие облака жирного черного дыма, словно трубы некоего адского промышленного комплекса. Дорога стала основным полем боя в многосторонней войне между кабалами из соседних шпилей. Наиболее вероятными победителями являлись кабал Содранной Маски и кабал Искривленного Меча. Эти два кабала владели шпилями-близнецами, которые возвышались, словно бастионы, в дальнем конце Алзос'Кверион-Ва. В более мирные времена они весьма часто и с большим удовольствием эксплуатировали привилегии своего положения. Они устраивали поборы и атаковали из засады все транспорты, проходящие между их монументальными шпилями по пути, идущему от причального кольца вверх, к высоким склонам Горы Скорби.

С началом Разобщения ближайшие соседи Искривленного Меча и Содранной Маски воспользовались возможностью навсегда избавиться от этой корыстолюбивой пары. Начались бои, которые перешли в кровавую баню. По церемониальной дороге гнали армии рабов с импровизированным оружием, и их вырезали десятками тысяч. Над ними шла столь свирепая схватка воздушных армад, что об их движении возвещал постоянный дождь горящих обломков и падающих тел.

Территориальная война между кабалами быстро переросла в самоподдерживающуюся фазу, словно пожар, который затянул в пламя и другие окружающие шпили. Отовсюду из разоренного города призвали союзников, словно по волшебству возникли наемники, готовые предложить свои услуги любой стороне. События дополнительно оживили демоны, которые случайно прибыли сюда, привлеченные ароматом резни. За считанные часы горделивые архитектурные сооружения и громадные скульптуры Алзос'Кверион-Ва превратились в обломки, а шпили стали похожи на испещренные следами от выстрелов крепости, где воевали уже много месяцев подряд.

Так выглядела эта сцена, когда туда прибыли герольды Валоссиана Ситрака. Чернокрылые бичеватели с Центрального пика, медленно описывая спираль, опустились к сражающимся, держа в руках раздвоенные, как ласточкины хвосты, знамена из трепещущего на ветру пурпурного шелка с символикой Черного Сердца. Искаженные, скрипучие голоса крылатых воинов призвали бойцов сложить оружие и провозгласить о своей верности верховному властелину. Но в реве и грохоте сражения их зов произвел не больший эффект, чем крики чаек над бушующим океаном. Почти сразу, как только первый из герольдов подлетел настолько близко, что его стало видно, по ним открыли огонь. Выжившие бичеватели развернулись и помчались обратно к своим повелителям и войскам, которые уже приближались к началу церемониальной дороги.

Сомнительно, что какой-либо из кабалов, вовлеченных в бои, руководствовался стремлением противостоять Асдрубаэлю Векту. Их конфликт был всего лишь междоусобицей, но крылатые герольды вернулись с рассказами об измене и сознательной анархии. В смятении битвы не нашлось ни одного правителя кабала, который мог бы вовремя вмешаться и попытаться предотвратить близкую катастрофу.

Ситрак не нуждался в иных стимулах, кроме первых сообщений о серьезном сопротивлении. Он немедленно отдал ряд приказов войскам Черного Сердца. Через считанные мгновения бомбардировщики «Ворон пустоты», эскортируемые множеством реактивных истребителей «Острокрыл», промчались высоко в небе, чтобы начать усмирение района. Лениво извивающиеся неподалеку вереницы «Рейдеров», прилетевших с Центрального пика, сомкнулись в тесные ряды, готовясь к битве. Вскоре у начала церемониальной дороги поднялась настоящая стена из шипастых гравилетов, словно застывшее цунами. Разбойники, геллионы и бичеватели устремились вперед из общей массы и разлетелись веером, чтобы отметить границы постоянно перемещающегося поля боя. Воюющие фракции ждало полное окружение и истребление.

— Вы ведь не собираетесь поголовно уничтожать всех, кто находится там, внизу? — недоверчиво спросил арлекин. — Почему бы просто не поддержать выигрывающую сторону и ускорить ее победу?

Ситрак, который уже собирался повернуться на каблуках, уйти и присоединиться к своим воинам, остановился и бросил взгляд на Векта, ожидая указаний. Верховный властелин жестоко улыбнулся и сделал Ситраку жест, чтобы тот немного подождал.

— Валоссиан, объясни чужестранцу свою миссию, — ровным голосом сказал Вект. — Я думаю, он не совсем понимает, в чем она заключается.